Век криминалистики - Страница 4

В книге Ю. Торвальда содержится немало интересных сведений из жизни двух человек, в большей или меньшей степени причастных и к уголовному розыску, и к литературе, а именно англичанина Генри Филдинга (1707—1754) и француза Франсуа Эжена Видока (1775—1857). Каждый из них сыграл заметную, если не выдающуюся, роль в истории борьбы с уголовной преступностью в своей стране; значение этой их деятельности очень хорошо показано в произведении Ю. Торвальда, и, вероятно, в этом смысле оно открывает немало нового нашему читателю. Однако хотелось бы отметить и весьма существенные различия в фигурах Филдинга и Видока, мимо которых проходит Ю. Торвальд, и прежде всего по вопросу о том месте, какое каждый из них занимает в истории литературы. Сразу же следует сказать о том, что Филдинг был прежде всего писателем, лишь в конце своей жизни ставшим судьей и организатором полицейской службы, а Видок поначалу был профессиональным преступником, затем главой сыскной службы и уже потом стал писателем. Если Филдинг отличался безукоризненной честностью, то Видок был человеком совершенно иного склада. Наконец, несоизмеримы и масштабы их литературного таланта. Генри Филдинг был выдающимся писателем, один из романов которого навсегда вошел в мировую литературу. Не случайно К. Маркс, которому, по свидетельству его биографа Франца Меринга, очень нравились английские романы XVIII в., особенно любил среди них лучшее создание Г. Филдинга – «Историю Тома Джонса, найденыша». Что же касается главного литературного труда Видока, его «Мемуаров» (или «Записок»), вышедших в четырех томах в Париже в 1828—1829 гг., то для их оценки, вероятно, лучше всего обратиться к мнению А. С. Пушкина, который ознакомился с ними сразу по их выходе в свет.

В сочинениях А. С. Пушкина имеется немало упоминаний имени Видока в сочетаниях, столь хорошо известных нашему читателю, что оно уже стало нарицательным. К публикации же «Записок» Видока А. С. Пушкин отнесся с крайним возмущением, считая того настолько безнравственным человеком, что ему не должно было бы, по мнению А. С. Пушкина, позволять занять хоть какое-то место в литературе. Самого же Видока он характеризует как «отъявленного плута, столь же бесстыдного, как и гнусного», который не имеет права толковать «о благородстве чувств и независимости мнений».

Очевидно, что в оценке личности Видока мы вполне можем доверять чутью нашего поэта, а не восторженным характеристикам Ю. Торвальда. Что же касается вклада Видока в организацию и совершенствование деятельности французской уголовной полиции, то в этом вопросе оценки Ю. Торвальда представляются достаточно убедительными.

Из книги Ю. Торвальда читатель узнает немало любопытного и о писателях, далеких от детективной литературы, а тем более от деятельности настоящих детективов. Например, известно, что Марк Твен еще в 1882 г. в романе «Жизнь на Миссисипи» описал поиск преступника по сохранившемуся на месте преступления отпечатку пальца. Современный читатель этого романа может и не знать, что методы дактилоскопии стали известны в Соединенных Штатах более чем десятилетие спустя, и действительно остается тайной, каким образом Марк Твен пришел к своему открытию, было ли то случайностью, вдохновением или интуицией писателя. Пожалуй, это напоминает другую литературную загадку – Джонатана Свифта, который в романе «Путешествия Гулливера», опубликованном в 1726 г., высмеивал астрологов, якобы открывших два спутника у Марса. Самое поразительное заключается в том, что эти два спутника Марса действительно были обнаружены астрономами, но лишь в 1877 г., то есть через 151 год. В случае же Марка Твена скорее можно говорить об идеях, уже носившихся в воздухе – и это подтверждается Книгой самого Ю Торвальда,– а не об открытии, как у Свифта, намного опередившем свое время.

Наконец, среди упоминаемых в книге Ю. Торвальда выдающихся писателей есть и Дж. Б. Шоу, которому брошен язвительный, но, вероятно, не лишенный оснований упрек в том, что он любил публично высказываться по всевозможным поводам, причем нередко без серьезных на то оснований и по вопросам, в которых он отнюдь не был специалистом (в данном случае речь шла о судебной баллистике). Разумеется, описанная Ю. Торвальдом история не ставит под сомнение значения литературного творчества Дж. Б. Шоу.

Еще более важной темой из числа рассмотренных в книге Ю. Торвальда и заслуживающих самостоятельного анализа представляется проблема соотношения криминалистики и криминологии. Если в самом общем виде криминалистику можно определить как науку о приемах и средствах расследования преступлений, то криминология – это наука о причинах преступности и способах борьбы с нею. На наш взгляд, суждения Ю. Торвальда по вопросам криминологии, высказанные им в «Веке криминалистики», весьма поверхностны и требуют, как правило, довольно критического к себе отношения. В особенности это относится к оценке учения итальянского психиатра Чезаре Ломброзо (1835—1909) в сопоставлении со взглядами бельгийского статистика Адольфа Кетле (1796—1874). С точки зрения Ю. Торвальда, оба они были серьезными учеными, разными путями пытавшимися вскрыть действительные причины преступности. Поскольку подобная позиция может ввести в заблуждение некоторых читателей, специально не занимавшихся историей криминологии, представляется необходимым поспорить с автором «Века криминалистики».

Кетле действительно внес весьма существенный вклад как в статистическую науку (будучи одним из ее основателей), так и в изучение преступности. В своих работах он показал, что количество и виды преступлений, совершаемых в отдельной стране, подчиняются определенным статистическим закономерностям. Не случайно большой интерес к трудам Кетле проявлял К. Маркс. В статье «Смертная казнь» (1853) он отмечал, что Кетле в 1829 г. удалось с поразительной точностью предсказать не только общее число, но и все разнообразные виды преступлений, которые были затем совершены во Франции в 1830 г. Более того, именно на открытия Кетле опирался К. Маркс, когда в этой же статье сформулировал знаменитый вывод: «Итак, если преступления, взятые в большом масштабе, обнаруживают, по своему числу и по своей классификации, такую же закономерность, как явления природы, если, по выражению Кетле, „трудно решить, в которой из двух областей“ (физического мира или социальной жизни) „побудительные причины с наибольшей закономерностью приводят к определенным результатам“, то не следует ли серьезно подумать об изменении системы, которая порождает эти преступления». Однако сам Кетле никогда не формулировал столь далеко идущих выводов. Его заслуга состояла лишь в том, что он обнаружил и констатировал определенные закономерности, которым подчиняются преступления, взятые в большом числе. Что же касается причин преступности, то за решение этой проблемы Кетле вообще никогда не брался. В этом ограниченность его учения, что, однако, не умаляет его действительных заслуг в истории развития криминологии.